V povídce z gub. Vjatské praví rekův kůň drakovi: Я везу pycскую чистую кровь, a ты везешь нечистую силу (Зеленин: Великорусс. сказки Вят. г. 274).
Také v běloruské povídce z Mogilev. g. (Романов VI, 316) praví obr přišed domů: што это, маминька, тут русской кровью пахнить: ци быв тут русскій чаловѣк? a slyší typickou, ovšem změněnou odpověď: ты сам на войнѣ набрався запаху непріятново, a тут нѣт никаво! Podobně v povídce z Kijev. g. (Чубинскій II, 284) drak přiletěv praví: «ехé! Руська кровь пахне!» i dostane stejnou odpověď: «то ти мій миленькій, по світу налітавсь, руськой крові напахавсь.» V běloruské pohádce z Mogilev. gub. (Романов VI, 122) praví drak: ак тут русьсее мясо пахнеть! a unesená jím žena mu odpovídá: летаешь по свѣти, набрався воздуху, дак яно табѣ нахнеть. Tato slova typická v ruských pohádkách jsou tu ovšem porušena, pokažena, i přívlastek русьсее m. русское.
Porůznu čteme русскій человѣк, tak praví čerti ve versi Záhořova-Madejova lože z Vjatské gub.: a руській человѣк y тебя есь (Зеленин: Вят. 281). Ve velkoruské pohádce z Jenisej. g. (Зап. Красноярск. II, 46—47) netvor přiletěv domů a přeměniv se. v jinocha, zeptal se matky, která reka ukryla, «зачѣм вы впустили русскаго человѣка, Ивана Царевича?» Taktéž v pohádce z Bělozersk. kraje. Novgorod. gub. (Соколовы 145) drak přiletěv domů zvolal: «У! Здѣсь руськой есть!» a zajatá princezka ho upokojila: «Ну, ты тут налетался по Русѣ и нахватался всяково духу.» V téže povídce též dvě dívky unesené, spatřivše reka oknem, zavolaly: «Ох, руськой!»
V běloruské povídce ze Smolenské gub. (Добровольскій I, 627) praví drak «кто та іость y нас из русьских» a unesená jeho žena odpovídá: «ета ты на Руси налитаўся, русьскыга духа нахватаўся.» A v maloruské povídce z Volyn. gub. (Чубинскій II, 174) praví zvířecí švagři přišedše domů: «Фе, Русын воняє» a ženy odpovídají: «ты по Pyci літав, Русом напахався, a тут тобі воняє,» nejmladší dokonce: «Русыном напахався.»
Obyčejně čteme v ruských pohádkách, zřídka v pohádkách běloruských a maloruských z východnějších krajů ukrajinských, že netvor, Jaga-baba a j. čichá ruský dech, ruský zápach: русским духом пахнет, Аѳанасьев: Рус. нар. ск. I, 80, 86, 225; II, 70, 73; Худяков I. 2 z Tulské gub.; ib. 50 z Kаzaně; ib. II, 91, ib. III, 9, 41, 101, 147, všechny z Rjazаnské g.; ib. III, 113 z Nižegorod. g.; Эрленвейн 111 z Tul. g.; Ончуков 189 z Archangelské g.; Смирнов 726 z Perm. g. Tak praví baba Jaga, když do její chaty dívka vstoupila: Фу, фу, фу! бывало русскаго духу слыхом не слыхать, видом не видать, a нынче русскій дух на ложку садится и в рот катится (Худяков: И, 27, Rjazan. gub.); jinde: Фу, фу, фу! русским духом запахло! Отселе русскаго духу слыхом не слыхать, видом не видать, a теперь русскій дух в очах является (tamže II, 62, Rjazan. gub.; stručněji tamže 65, 67). Ve versi z Permské gub.: «Фу, фу, руськова духу слышно!» … a třetí Jaga-baba vítá: «Фу, фу, руськова духу нанесло!» (Зеленин: Перм. 373). Podobně ve versi z Olonecké gub. (Ончуков 439).
